Приближается День учителя, с чем Движение «ГОРН» поздравляет преподавателей Горнозаводского района. Накануне праздника более чем уместна статья о каком-либо выдающемся педагоге, желательно связанном с нашим районом. В этой связи предлагаем познакомиться с результатами нашего маленького исследования. Многие наслышаны о знаменитом алмазнике Александре Кухаренко (1914—1993), отдавшем годы трудов поиску уральских алмазов и совместно с супругой Натальей Сарсадских создавшем метод пироповой съемки, благодаря которому Лариса Попугаева открыла первую кимберлитовую трубку в Якутии. Поражает в биографии Кухаренко, однако, другой факт: он рос беспризорником. Нас заинтересовало, каким образом пропащий мальчишка сделался профессором.
Копните в истории любой страны мира: «генералы песчаных карьеров» не становятся профессорами. Такое было только в России. Поразительный феномен обязан своим существованием социальным преобразованиям, за которыми стоял труд сотен тысяч людей, заботившихся о молодежи. Особое, почетное место среди всех этих людей занимают педагоги. Неоспоримы заслуги тех, кто в послевоенную разруху добывал для молодых кусок хлеба. И тех, кто налаживал «социальные лифты», обеспечивая юношей и девушек работой и карьерным ростом. Но все эти старания пошли бы насмарку без упорного труда педагогов, которым предстояло искоренить в юных душах безразличие, апатию, «уличное мышление» и криминальные замашки.
Не случайно при слове «беспризорник» первое, что вспоминает каждый, это имя А.С. Макаренко. Рано осиротевший Саша Кухаренко попал не к Антону Семеновичу, а к человеку, увы, менее известному сегодня — Всеволоду Федоровичу Лубенцову.
В.Ф. Лубенцов родился 3 октября 1888 г. Окончив Нежинский историко-филологический институт в 1912 г., он избрал стезю педагогики и спустя какое-то время стал преподавать в Ташкентском реальном училище (Узбекистан). Про Всеволода Федоровича можно с полным правом сказать: человек нашел свое призвание. Незачем самому работать учителем, чтобы оценить след, оставленный Лубенцовым в педагогической науке: он доцент, автор более 70 научных работ, заслуженный учитель УзССР (с 1940 г.), награжденный орденом «Знак почета» и 2-й премией Всероссийского конкурса сельских учителей. С 1929 года как научный сотрудник возглавил сектор Узбекской Педагогической академии в Самарканде. Но более всего он известен как создатель Ташкентской трудовой школы-коммуны, ставшей впоследствии учебно-показательной школой-коммуной имени Карла Либкнехта.
Подобные учебно-воспитательные учреждения интернатного типа в массе появились после 1918 года в соответствии с «Положением об единой трудовой школе РСФСР». Их целью была практическая разработка новой педагогики и решение проблемы беспризорности. К 1923 году в стране насчитывалось 178 подобных учреждений.
Ташкентская школа-коммуна была открыта в 1918 году под попечительством Н.К. Крупской по инициативе Лубенцова, который возглавил учреждение и сформировал команду увлеченных талантливых преподавателей, готовых экспериментировать и искать неординарные, творческие подходы в обучении и воспитании. Первый год оказался, как и следовало ожидать, самым трудным. Школьное хозяйство еще не было налажено, хромало снабжение продовольствием, а выдавшаяся на редкость холодной зима 1918/19 годов заставила разбежаться многих учеников. Оставшиеся стремительно утрачивали представление о дисциплине, в коллективе расцветало воровство, коммуна неумолимо двигалась к распаду.
Педагоги приняли нетривиальное решение: предоставили воспитанникам самостоятельно провести собрание для обсуждения школьных проблем. Никого из преподавателей на собрании не было. Открыл совещание один из учеников — Шурка Цыганков (спустя год ушедший в Красную Армию и погибший в боях с басмачами), который произнес короткую, но убедительную речь:
«Жить в школе очень трудно. Однако если школа развалится и мы разойдемся, то многие из нас погибнут совсем. Останется цела школа — и мы уцелеем. Что мы делаем для поддержки школы? Ничего! Наоборот, мы ее разворовываем. Все это делают, и я в том числе. Я сам украл шинель, два полотенца и простыню. И каждый, у кого хватит смелости, скажет о себе то же самое. Я хочу спросить всех — что нам делать? Должны ли мы разойтись или нам удастся придумать, как спасти школу и самих себя?»
Речь произвела потрясающий эффект. Молодежь корила себя за то, что губит школу. Украденное решено было вернуть, а об уже распроданном — забыть. Тогда же школа переехала из Ташкента в соседнее с городом село Никольское, позже переименованное в Луначарское, поскольку жизнь в условиях деревни открывала широкие возможности для ведения собственного хозяйства. Естественно, движущей силой были не только экономические соображения, вроде перехода на самопрокорм, но и необходимость выстроить действенную систему трудового воспитания.
На новом месте школа приобрела участок земли площадью 50 га, к которому в дальнейшем еще добавились участки общей площадью 70 га. По мере развития и роста школа открывала мастерские — картонажную, корзиночную, кузнечную, сапожную, слесарную, столярную, швейную и даже препаровочную (где для школ изготавливались чучела и скелеты). В последние годы существования коммуны при ней работал небольшой кирпичный завод. Поначалу же школа жила преимущественно тем, что растила хлопок, зерновые (пшеницу, рис, кукурузу) и бахчевые культуры, овощи и фрукты, которые продавались едва ли не по всему Узбекистану. Урожаи одних только фруктов достигали 240 тонн в год. Кроме того, в небольшом объеме учащиеся осваивали пчеловодство, кролиководство и другие направления. Постигать основы сельского хозяйства в южных условиях детям с удовольствием помогали местные жители-узбеки. В 1927 году коммуна организовала выставку своей продукции и изделий в Самарканде.
Ученики и воспитатели трудились совместно, никакой обслуживающий персонал никогда не привлекался. За порядком следили дежурные — преподаватель и старшеклассник. Но при этом педагоги, если сталкивались с проступками учеников, никогда не принимали каких-либо мер: решение о наказании выносилось только независимым собранием учащихся. Впрочем, как вспоминают воспитанники, конфликты в коммуне быстро стали редкостью. Дисциплина не была в тяжесть ребятам, которых поглотили учеба, работа, самодеятельность, выпуск собственной газеты. Неудивительно, что дети тянулись в коммуну отовсюду: здесь можно было встретить не только узбеков, но и казахов, русских, украинцев и представителей других национальностей.
Преподаватели и воспитанники трудовой школы
О настроениях и духе в коммуне можно судить по личным впечатлениям обнинского краеведа и археолога В.С. Нестерова (1906—1987), семью которого война застала в Средней Азии. Хотя Владимир Сергеевич не был сиротой, его заинтересовали рассказы ребятишек об «артели по сушке овощей», куда массово стекалась молодежь. И мальчик решил посмотреть, чем живет коммуна. Вот как он описывает свою первую встречу с В.Ф. Лубенцовым:
«В первый же день мне пришлось стать свидетелем такой сцены. Центром сушки был барак, в который свозились овощи. Там же стояли шинковки — машины для резки овощей вроде больших мясорубок. На них работали 15—17-летние парни и девушки. И вот в их толпе поднялась какая-то кутерьма, раздались крики, многие бегали с ведрами и обливали друг друга. Девушки, как полагается, визжали, но старались не отставать от ребят. Среди этой толпы находился довольно плотный усатый мужчина в мокрой расстегнутой косоворотке, который заразительно смеялся и принимал активное участие в веселой свалке».
Нестеров сравнил трудовую коммуну с созданной фантазией Ф. Рабле Телемской обителью и считал, что именно так должно быть устроено идеальное человеческое общество: «Все это была не “игра в демократию”, а действительно демократия с огромной, заключенной в ней силой».
По самым скромным подсчетам, Всеволод Федорович спас 600 (!) ребятишек, из которых двое стали академиками, а 20 — профессорами. По прошествии стольких лет точных данных никому собрать не удалось, но, как свидетельствуют биографы Лубенцова, приведенные здесь цифры явно занижены.
Любопытно, что среди воспитанников Ташкентской коммуны, помимо А.А. Кухаренко, значится еще один крупный исследователь недр — Александр Алексеевич Бабин (1911—1979). Между прочим, он сегодня тоже незаслуженно забыт; помнят о нем лишь томские геологи, прочно связывая имя Бабина с открытием Бакчарского рудного месторождения. Это не вполне верно. Да, Александр Алексеевич большую часть жизни посвятил Сибири, но он получил образование и сформировался как ученый здесь, на Среднем Урале. Преддипломную практику Александр, студент Горного института (Свердловск), проходил на Березовском золоторудном месторождении.
Гражданская война разбросала родных маленького Саши Бабина, и в 1921 г. он покидает свое село Ивановку (Оренбургской области), двинувшись в далекий теплый Ташкент, где попадает к Лубенцову. «…Коммуна, воспитавшая нас, была не только детским домом, убежищем для детей-сирот и беспризорников. Дети получали здесь не только среднее образование, но и коммунистическое воспитание. Из числа воспитанников коммуны многие стали учеными, учителями, агрономами, геологами, топографами и специалистами других отраслей», — с благодарностью вспоминал впоследствии Александр Алексеевич детство в Ташкенте и признавался, что именно здесь заболел мечтой стать геологом. Таким феноменальным воздействием на детские умы обладала коммуна.
Коммуна просуществовала до 1931 года. Необходимость в ней становилась все меньше из-за успехов борьбы с беспризорностью. Иные, впрочем, предполагают, что школа закрылась в связи с преследованиями Лубенцова властью за его происхождение (из духовенства), но это всего лишь слухи, так как Всеволод Федорович никуда не уезжал из республики и его научная карьера продолжалась без малейших перерывов. Лишь в 1933 году он оставляет Узбекскую Педагогическую академию в связи с повышением на должность заместителя директора Республиканского НИИ педагогических наук. Здесь в качестве старшего научного сотрудника Лубенцов проработал до 1939 года, а начиная с 1940 года и до конца жизни исполнял обязанности заведующего кафедрой педагогики Самаркандского аграрного университета.
В.Ф. Лубенцов ушел из жизни 26 июля 1957 года. Похоронен на Боткинском кладбище в Ташкенте.
P.S. Статья проиллюстрирована фотографиями из архива В.С. Нестерова.